«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

характер, но по мере его разрастания он принял характер настоящего грабежа с участием в нем не только подонков населения, но и раненых нижних чинов. Несмотря на то, что после шести часов вечера этого числа награбленное имущество не только выносилось, но и вывозилось даже на подводах, виновные в грабеже или вовсе не задерживались, или же задерживались единицами. Однако и эти задержанные были освобождены градоначальником по приказанию Юсупова, обратившегося сначала с этим требованием к прокурорскому надзору, который, со своей стороны, уклонился от каких-либо распоряжений, так как задержанные грабители не были еще переданы следственной власти. Кроме того, многие из задержанных были освобождены насильно толпою, а в одном из участков арестованные сами убежали, пользуясь тем, что полицмейстер Миткевич-Жолток допустил толпу проверять камеры арестованных. Юсупов настолько мало придавал значения этим беспорядкам, что не нашел даже нужным сообщить о них в Петроград, и министерство 26 и 27 ничего не знало, только к вечеру 27-го я случайно узнал, что в Москве что-то неладно. Позвонив Юсупову по телефону, я получил ответ, что ничего серьезного нет. Между тем на другой день приехавшие из Москвы стали передавать ужасающие подробности погрома. Соединившись с губернатором, графом Муравьевым, я уже от него узнал подробности и тотчас же поехал к министру Маклакову доложить о продолжающихся погромах в Москве. Министр предложил мне лично выехать в тот же день в Москву»[557].

Одновременно с этим министр внутренних дел послал телеграмму царю, где кратко изложил происходящие события: «Сегодня в Москве возникли уличные беспорядки. Большие толпы народа двигались по улицам с национальными флагами и портретом вашего императорского величества, громили магазины, принадлежащие лицам с нерусскими фамилиями, на Красной площади, Кузнецком Мосту, Мясницкой и Большой Лубянке. В настоящее время происходит разгром магазинов по Тверской улице. Сообщений от местных властей ко мне не поступало, вышеуказанные сведения получены частным образом и проверены по телефону Свиты вашего императорского величества генерал-майором Джунковским, который сегодня же по моему предложению выезжает в Москву для ознакомления с происшедшим. Об изложенном долгом почитаю всеподданнейше доложить вашему императорскому величеству. Министр внутренних дел гофмейстер Маклаков. 28 мая 1915 г.»[558].

А вот описание погромов с немецкой стороны: «В семь часов, когда все еще спали, вдруг телефонный звонок разрывает тишину, – все в ужасе просыпаются. У телефона Груша, нянина сестра… Впопыхах говорит: „Ради бога, спасайтесь, здесь погром немецкий, все конторы, фабрики, квартиры – все ломят, убивают, спасайтесь, ради бога, они и к вам придут“. У нас переполох… Звонит дядя Ваня… „Детки, забирайте ваши вещи, идите ко мне, я вас защищу“. Приходит Надя с новостями: „Владыгинские и речтовские уже наступают, уже дачу Тиц начали громить…“. Няня впопыхах собирает наше белье в огромные узлы и бросает их за забор к соседям… Бабушка мечется как полоумная по всем комнатам, ищет, спасти бы самое драгоценное, в суматохе хватает три биллиардных шара, срывает маленькую картинку со стены, ландшафт с коровами, и исчезает. Появляются какие-то полузнакомые лица, начинают „спасать“ всякие безделушки с полок, вазы, пепельницы… Собирают все в огромные корзины и исчезают. И мы не знаем, куда это они, что им нужно тут? Приходит злой, жадный Никифор с водокачки и злорадно говорит: „Теперь крышка вам. Весь дом ваш зальем бензином и взорвем, а я пока граммофончик снесу…“. Призывает другого мужика, берут на плечи граммофон и уходят, а мы стоим тут же, бессильные, и удивляемся: „Как это, так просто, пришел, взял да ушел?“… Мы все уходим. Мама с няней, Верой и Павлом к дяде Ване, я с бабушкой еду в Москву… Проходим мимо погромщиков, громящих дачу соседей, вытаскивают мебель, белье; чего не могут взять, тут же ломают; окна выбиты… А мы думаем: „Вот скоро и наш дом превратится в развалину…“. Подъезжаем к Москве… Картина ужасная. Ночь. Небо красное, яркое… Со всех сторон кругом пламень, горят фабрики, дома… Картина жуткая и… прекрасная… Вокзальная площадь полна народом… Берем извозчика. Трамваи все сбились с нумеров – снуют взад и вперед, с иных висят куски шелковых материй, на других стопы бумаг… Огромными шайками толпы народа – впереди несут портрет царя – поют „Боже, царя храни!“. Сердце мое наполняется злобой, черной злобой… В другом месте хоругвями разбивают окна – поют „Боже, Царя храни!“… Проезжаем мимо Кузнецкого Моста… Улица переполнена, едва проехать можно… Кричат: „Сторонись!“. Со второго этажа, у Юлия Циммермана, валятся огромные черные рояли – падают с душераздирающим стоном, а там рабочие с топорами раскалывают их на куски… Там баба тащит целую корзину „скороходовской“ обуви, там мальчишка с пальмой… На углу девочка продает бриллиантовое кольцо за „красненькую“ (десять рублей. – Прим. автора)… Настоящий хаос… Дом наш так-таки не разгромили… Как раз на углу отряд казаков плетьми разогнал погромщиков… Но все, что мы спасали, мы так-таки больше уже не увидали – соседи и помощники все сами своровали…»[559].

В 11-м часу вечера 28 мая состоялось частное совещание гласных Московской городской думы, посвященное вопросу о противодействии беспорядкам. На заседание были приглашены градоначальник А.А. Адрианов, исполняющий обязанности его помощника А.Н. Севенард и главноначальствующий над городом Москвой Ф.Ф. Юсупов. Последний впервые после болезни выехал в город и непосредственно ознакомился с характером происходивших в городе беспорядков. На совещании в речах гласных единодушно указывалось на «безучастность полиции к погрому». Один из гласных выразил мнение, что бездействие чинов полиции, на глазах которых совершаются тяжкие преступления, принимается толпой как одобрение ее действий, почему «было бы лучше для дела, если бы полиция вовсе отсутствовала». Сам городской голова М.В. Челноков просил «спасти Москву от дальнейшего позора». В доказательство того, что Ф.Ф. Юсупов поощрял погромы, как в источниках, так и последующих исследованиях часто приводится сделанное им на совещании заявление, что «он на стороне рабочих», чье терпение лопнуло, которые не могли работать спокойно, «когда их на каждом шагу оскорбляли, когда малейший успех немцев на фронте делал московских немцев до крайности наглыми и нахальными». Однако это высказывание главноначальствующего говорило лишь о том, что он разделял антинемецкие настроения рабочих и сам был ярым германофобом, но не означало поддержку действий и самосудов толпы. По окончании частного совещания, полпервого ночи, открылось чрезвычайное заседание городской думы, на котором присутствовали Ф.Ф. Юсупов и А.А. Адрианов.

Открыв заседание, городской голова М.В. Челноков огласил положения, составленные группой гласных: 1) просить городского голову обратиться от имени московской городской думы к населению города Москвы с воззванием о немедленном прекращении недостойных Москвы погромов; 2) обратиться к